Александр Кудрявцев - Я в Лиссабоне. Не одна[сборник]

Я попыталась встать, чтобы одеться, а он — с поднятыми бровями и без какой-либо там похотливой улыбочки или подмигивания — строго мне говорит: „Я разве уже сказал вам, что закончил? Мне надо проверить, что в вашей карточке все записано правильно, подождите, сидите“, — и дотрагивается до моей коленки рукой. Я сначала так и замерла, как будто меня пригвоздили. То есть он меня как бы не силой, а словом держал. Я будто попала под какой-то его магнетизм, и, если бы он хотел что-то со мной сотворить, прикрываясь своими обязанностями и каким-нибудь „проктологическим протоко-лом“, я наверняка сразу бы не поняла, что он совсем не в ту сторону гнет. Мне повезло, что именно этот момент моей слабости и непонимания он пропустил.

Я наконец пришла в себя и спросила: „Что, мне с раздвинутыми ногами сидеть? Да и холодно тут. Мне надо одеться“. А он опять так официально, как на таможне: „Адрес у вас тут в карточке верный? Что-то циферка расплылась". Тут-то в мою недотяпистую голову и закралось подозрение, на какую таможню-межножью он собирался. И я ему: „Ну так я пошла, до свиданья!" А он склоняется, вглядывается прямо туда и говорит: „Подождите, я еще не поставил диагноз. И адрес мне нужен ваш правильный. Когда вы дома бываете? Половую жизнь не ведете? Живете одна? — и неожиданно переходит на ты, шепчет: — Я к тебе скоро в гости приду!“

Я его отталкиваю и дрожащей рукой выворачиваю скомкавшиеся трусики на лицевую сторону, чтобы надеть. А он выпрямляется во весь рост, внимательно меня всю рассматривает этим своим затуманенным взглядом из-под потолка и спрашивает: „Так ты на каком этаже?“ А я, босая, натягивая колготки, ему отвечаю: „На самом высоком, половой жизнью живу — да не про тебя! Иди ты, дорогой, к такой-то там матери! Поучи с ней вместе русский язык, чтобы знать, что к коллегам надо обращаться на «Вы»!“ Вышла из его кабинета, дверью хлопнула и понадеялась, что на том все закончилось. Но, конечно, ошиблась.

Парторг не остановился на этом, и мне даже казалось, что теперь, когда он проходил мимо меня, халат его колыхался как-то совсем по-иному, как будто под ним скрывался указующий перст. Перст этот указывал на меня, а депеши в это время шли прямо к начальству, и в этих анонимных подметных письмах указывалось, что меня несколько раз видели в церкви: то я подпевала церковному хору, то подходила близко к иконам, как будто молилась, то у батюшки что-то спросила: не иначе, на исповеди выложила ему все грехи.

А в те времена, Маргарита, вы помните, креститься на людях не рекомендовалось — могли выкинуть из комсомола и санкции наложить. Да что говорить… никто не решался взять в руки Новый Завет или Пятикнижие хотя бы для изучения арамейского алфавита или чтобы подготовиться к экзамену по древней истории — какое уж тут „в церковь пойти“! Тогда на молебны да на крестные ходы ходили лишь бабки какие-нибудь сморщенносумасшедшие да те, кто, по мнению наших партийцев, хотел свергнуть советскую власть.

Так вот: он, видимо, вбил себе в голову, что одних походов в церковь моих недостаточно, и в партийную организацию поползли доносы о том, что меня видели в хоральной синагоге на Лермонтовском, что я там покупала мацу, а потом, хрустя и зазывно смеясь, сидела на самом верхнем ряду в мини-юбке и ищущим взглядом вперялась в сидящих внизу мужчин, а потом, по окончании службы, поджидала их у самого выхода и раздавала какие-то приглашения. Это какое же воображение надо иметь, чтобы так написать, но паршивец парторг-полукровка не прекращал строчить эти дрянные депеши, и мое дело разрослось как снежный ком.

Под ударами этих „снежков“ начальство на несколько лет заморозило любые мои поползновения на карьеру, наложив на подметные письма моего возбужденного возжелателя резолюцию: „Несмотря на свое гордое имя, Владлена верует в Бога, и эти верования обязательно нужно искоренить“.

Но у этой истории, Маргарита, есть ее зеркальное отражение, которое можно увидеть в Комнате Смеха у Господа Бога! Господь наш вседобр, так что сподобилась я дожить до иных времен, когда все встало с ног на голову и было поставлено „на попа“ (простите за этот колбасящийся, клоунский каламбур). Попы вдруг оказались в чести, и теперь как раз те, кто не верует в Бога, стали вызывать подозрение со стороны соседей и всяческих институций.

Так вот, встретила я на вручении „букера-шмукера“ одного критика, который в медицине и медгерменевтике — ни ухом ни рылом, не говоря уже о гинекологии с гносеологией, но тем не менее, как тот парторг, тоже возжелал пробраться сквозь все завлекательные заграждения и заполучить то, о чем в приличном обществе запрещено в присутствии дам говорить. Но мы-то с вами, Рита, дамы литературные, так что нам можно.

Удивительное дело — внешностью он совсем не смахивал на парторга, но вел себя очень похоже. Не худой и не толстый, а просто совсем никакой, и с такой гуттаперчевой шланговой шеей, как будто все время что-то вынюхивает там, наверху, рядом с лампой и приклеенной к ней липкой лентой, словившей парочку мух. Вдобавок представьте себе, что этот тип постоянно, как бы в сомнении или терзаниях творчества, похлопывает пыльный ворс на голове, называемый им „только что сделанной стрижкой“. Глаза у него только были большие, а все остальное: острый носик на излишне белом лице, пальцы как ножки опят, мусолящие мокрую от пота сигаретку в руке, — все маломерки. Долдон и дылда такая под два метра ростом, с двумя детьми, что ютились в „хрущевке“ на двадцати восьми метрах без какой-либо надежды на изменение обстоятельств, — а все туда же!

Он восхищался, что я лечила детишек в Богом забытых аулах и наверняка как профессионал знаю, откуда у людей ноги растут, дескать, если бы он тоже знал, он таким бы стал воспевателем женского тела! И мое бы воспел, вот только дайте мне, Владлена Витальевна, посмотреть, что там у вас под подолом! Я ведь вас правильно должен слепить! Вы будто сами сошли с анатомического атласа, и при таком совершенстве никакой скальпель ни скульптора, ни хирурга просто не нужен! Вы и спину держите, как балерина! Наверное, с гибкостью можете сесть на шпагат? Ну так что, я сегодня вечерком заскочу к вам в гостиницу, а то дома у меня такой творческий беспорядок — помедитируем над вашим медицинским учебником вместе!

Ну какой беспорядок, дома-то у него — падчерок и вторая жена. Я, разумеется, его бортанула и через какое-то время прочла в свежем „Литобозрении“ статью про свое творчество: „Не на пользу пошло Владлене Черкесской ее гордое звание экскулапа. Судя по безнравственным эскападам ее персонажей, она даже Бога отвергла".

Не знаю, кого уж он там посчитал Богом, — неужели себя?»

До сих пор не знаю, поняла ли Владлена, что предложением описывать «части тела» я хотела ее соблазнить? И что никакого издательства «Фетиш» и corny contest[1]не существовало в природе, да и не стал бы никто в США возиться с переводом ее размашистых, распахнутых, как рубаха на груди, романов на английский язык? И что, несмотря на нашу растянувшуюся на несколько месяцев переписку, она так и осталась для меня непроницаемой тайной? Да и чего я пыталась добиться? Заменить нагретую двумя телами постель на электронную связь, на воображаемое дигитальное дилдо, увенчанное по две стороны номерками IP?

Задумавшись, сидела я перед списком «женских частей». Стыдно писать, но, когда я напрямую спросила ее про «наш эрос-проект», она выслала обратно «емелю», где мои небрежные недочеты были выделены коричневатым, как кровь, запекшимся шрифтом.

«Простите, но я не прощаю несвежих рубашек и небезупречного стиля. А Ваш стиль хромает на обе ноги, так что, прежде чем кинуться сломя голову в Ваш эротический омут, я хотела бы увидеть, что и Вы на это способны — не только в буквальном, физическом, но и буквенном плане. Заметьте, что, акцентируя внимание на Ваших проектах, Вы совершенно проигнорировали мой акростих».

Ну что ж, так и не начавшийся «проект» или «роман» с Владленой закончен. А что же делать со школой «Звездная пыль»? Рядом с нетбуком лежала брошюра под названием Remote Viewing, и только я начала ее изучать, как мне захотелось заснуть. Меня постоянно тянуло в постель, когда Интернет качал в меня излишнее количество информации или когда прочитанное на бумажных страницах было сложно переварить. Владлена тоже закачала в меня данные о себе, но мне это завлекательное выдувание пухлыми губами «уйди-уйди» и уклончивость были ни к черту. Она то ли хотела, то ли не хотела меня, но, чтобы мое желание продолжало подпитываться, ему требовались явные толчки твердого «ДА».

Внезапно я подскочила к кровати и бросилась к фото, которое Владлена мне недавно прислала, с подписью: «Вот этой пикантнейшей фотосессией мне удалось заполучить нового „лесника“». Снята она была в полный рост, ее тело хитро обернуто каким-то хитоном, как будто она либо играла в дневнегреческой пьесе, либо только вышла из сауны. Внимание мое привлекла миниатюрная точка. Располагалась она над губой: то ли заеда, то ли природная родинка, а может быть, просто пылинка на моем мониторе, которую надо смахнуть и забыть.